Из-за этого имени, уже когда станица Усть-Лабинская была освобождена, возникла путаница. Свидетели рассказывали о героическом поступке маленького и всеми любимого Муси, то есть - Моисея. Но в документах никакой Моисей не значился. Зато там был 11-летний Абрам Владимирович Пинкензон.

Всё выяснилось, когда следователи, занимавшиеся расследованием зверств фашистов на оккупированных территориях, связались с жившими в Кишинёве родственниками мальчика. Оказалось, что его мама, Феня Моисеевна, звала сына «Абрамуся», что позже и сократилось до «Муси».

Маленький музыкант

Родился Муся в декабре 1930 год в семье потомственного врача Владимира Борисовича (Вольфа Берковича) Пинкензона в городе Бельцы. Тогда это была ещё Румыния. Только в 1940 году Бессарабия, а вместе с ней – и Бельцы, вошла в состав СССР и стала Молдавией.

В городе, втором по величине в республике после Кишинёва, семья Пинкензонов была известна и весьма уважаема. Когда-то их предок, Яков Пинкензон, стал первым врачом первой земской больницы города. С тех пор почти все Пинкензоны посвящал свою жизнь медицине. Владимир Пинкензон, отец Муси, был хирургом, и многие жители города были обязаны ему своими спасёнными жизнями.

Мусе изначально тоже прочили профессию врача. Но мальчик был не согласен с таким выбором. Как и многим еврейским детям, ему уже в пятилетнем возрасте дали в руки скрипку и заставили играть гаммы. Отец не без оснований полагал, что такие занятия в будущем помогут Мусе в врачебной деятельности. Скрипка развивает чувствительность пальцев и точность движений. А эти навыки крайне нужны как раз в хирургии, где промах в несколько миллиметров может стоить пациенту жизни.

Но вышло так, что Муся полюбил скрипку настолько пламенно и страстно, что ни о какой другой профессии, кроме музыканта, и слушать не хотел. У Муси открылся настоящий талант. Уже вскоре о юном вундеркинде начали писать местные газеты. А в начале 1941 года его пригласили участвовать в «1-ой республиканской олимпиаде художественной самодеятельности Молдавии», которая должна была пройти в конце июня.

«Погибать – только вместе»

Но этому не суждено было сбыться. 22 июня войска нацистской Германии вторглись на территорию СССР и о всех олимпиадах пришлось забыть на несколько лет.

Вскоре семью Пинкензонов эвакуировали на восток, на Кубань, в станицу Усть-Лабинскую. Здесь Владимира Пинкензона определили хирургом в военный госпиталь, а Муся пошёл в школу № 1, где его приняли в пионеры.

Количество раненых, которых привозили в госпиталь, стремительно росло. Вскоре он уже не мог всех вместить и раненых начали размещать в школе. Ребята чем могли помогали медикам: дежурили у тяжелобольных, писали им письма домой, разносили еду. Даже устраивали концерты, в которых главным действующим лицом неизменно выступал Муся Пинкензон. На своей скрипке он исполнял мелодии известных советских песен, а ребята и раненые бойцы ему подпевали.

Так продолжалось без малого год. Но в августе 1942-го немцы совершили резкий бросок и без боя заняли станицу. Наступление было настолько стремительным, что эвакуировать госпиталь и его сотрудников не успели. Жителям, особенно евреям, категорически, под страхом расстрела, запретили покидать город.

Владимир Забашты рассказывал, что не раз предлагал Мусе уйти на хутор к знакомым, но тот неизменно отказывался: «Погибать – так всем, всей семьёй».

Осенью семью Муси арестовали, как и почти все другие еврейские семьи Усть-Лабинска. Им было сказано, что их отправляют в эвакуацию, но вместо этого привезли в городскую тюрьму. Откуда ежедневно куда-то увозили по 30-50 человек.

5 декабря подошла очередь Пинкензонов. Муся взял с собой свою скрипку.

Концерт на краю ямы

В закрытом кузове люди были набиты так плотно, что невозможно было пошевелиться. Тут были и мужчины, и женщины, и старики, и дети. В полной темноте они ехали минут сорок, от нехватки воздуха многие теряли сознание, но упасть на пол им всё равно не удавлюсь, они так и повисали, зажатые соседями.

Наконец машина остановилась, двери фургона распахнулись и мордатый полицай, сплюнув в сторону, приказал:

– Слязай, жидовня!

Отец Муси спрыгнул на землю сам, а вот дедушке и бабушке, которым было уже за 80, пришлось помогать.

Муся хорошо знал место, на которое их привезли. Это был вал старой суворовской крепости, на который они с местными пацанами не раз ходили. Сейчас здесь, у основания вала была выкопана глубокая, в рост человека, а то и глубже, яма, на краю которой всех и выстроили. Что произойдёт дальше всем было ясно, но сопротивляться было бессмысленно: вокруг стояли вооружённые, с автоматами на изготовку, немецкие солдаты и местные полицаи. Руководил операцией немецкий офицер, неожиданно хорошо говоривший по-русски.

– Герр офицер, – обратился к нему Владимир Пинензон, – здесь есть дети. Я вас прошу, пощадите их. Они ни в чём н виноваты.

Офицер подошёл к нему вплотную:

– Ты кто?

– Я врач, хирург, Владимир Пинкензон.

– Ты не врач, ты мертвец.

Раздался выстрел и отец Муси упал. Из строя к нему рванулась Феня, но второй выстрел и её заставил упасть. Тщетно бабушка Муси пыталась закрыть лицо внука подолом своей юбки, тщетно пытались повернуть его к трагедии спиной, он всё видел, и всё понимал.

Слёз у мальчика не было, не было и ужаса, была какая-то зияющая и звенящая эхом двух выстрелов пустота. А снизу, из этой пустоты поднималось какое-то другое, ранее неведомое ему чувство, которое обжигало сознание и душу. Муся не сразу понял, что это была жгучая ненависть. Он, не отрываясь, смотрел на лежащих маму и папу, самых дорогих ему людей, смотрел так, как будто хотел впитать в себя эти последние их образы…

Тем временем офицер скомандовал солдатам:

– Sich Vorbereiten…

Солдаты и полицая подняли автоматы. Но тут Мусю вышел из неровного строя и, сделав пару шагов, обратился к офицеру.

– Герр офицер, разрешите, я в последний раз сыграю на скрипке!

Немец усмехнулся:

– Что ж, сыграй. Постарайся, если хорошо сыграешь и нам понравится – может и не в последний получится.

– Я хорошо сыграю, вам понравится, – пообещал мальчик и поднял скрипку.

Смычок взмыл вверх и опустился на струны. Муся даже сам удивился, как хорошо у него всё получилось. Так он не играл никогда, да что он, так никогда не играл сам Давид Фишелевич Ойстрах, которого Мусе всегда ставил в пример его учитель, маэстро Бено Эккерлинг. Музыка рвалась даже не из инструмента, она рождалась прямо в окружающем его пространстве и стремительно разлеталась вокруг.

Немец не сразу понял, что именно играет мальчик. Да что немец, даже полицаи не сразу в это поверили. Это было невозможно, нереально, чтобы стоящий на пороге смерти еврейский мальчишка заиграл такое! Поэтому первые восемь тактов музыка звучала в тишине одна. А на девятый кто-то из строя подпел, а его подхватили ещё несколько голосов:

– … Весь мир голодных и рабов, кипит…

Только тут до офицера дошло, что мальчик играет ни что иное, как «Интернационал», гимн СССР. Играет смело, с ненавистью глядя ему прямо в глаза.

– Aufhören! Прекратить! – заорал немец.

Но мальчик играл. А в строю на краю ямы уже пели почти все, и пели всё громче. Офицер начал поднимать пистолет, но неожиданно обернулся к солдатам и скомандовал:

– Feuer!

Раздалось сразу несколько автоматных очередей. Что-то очень сильно толкнуло Мусю в грудь, но он устоял, только рука со смычком ушла вправо. Потом был ещё толчок, и ещё… Боли не было, было только жгучее желание доиграть эту смертельную для врага музыку, но после очередного толчка он упал на землю. продолжая прижимать скрипку к подбородку. Удивительно, он знал, что музыки быть не могло, поскольку рука уже не управляла смычком, но она продолжалась. И звучала в голове всё громче. А уже сквозь неё откуда-то издалека неслось «… С Интернационалом воспрянет…»

Его личный бой с немцами продолжался всего 11 секунд. И он его выиграл.

Валерий ЧУМАКОВ

Фото: wikipedia.org

© "Белорус и Я", 2024

Дочитали до конца? Было интересно? Поддержите канал, подпишитесь и поставьте лайк!

Другие материалы нашего канала на тему Великая Отечественная война вы можете увидеть здесь:

Топ-3: