Костанджи

Последний ли подарок лета уходящего — эта благостная августовская ночь? Не начнутся ли завтра дожди, не приползет ли с моря большой циклон и не провисит ли здесь до первых дней сентября, отучив нас от тепла и яблочной сытости? Стрекочущие кузнечики и молочные реки туманов — не канут ли они в скором ненастье, как кануло все, чем любовались древние?

А наши шаги, теперь такие привольные и почти неслышные, как будто по райскому ковру... Ведь уже завтра они могут быть полны влаги, грязи и острых камней.

Благоговейная тишина сойдет как сон; тяжелое дыхание, крепкая ругань, пот, проглоченные слезы и отчаяние нагонят нас, как нагнали всех, кто шел перед нами.

Кому по силам понять в этой мимолетности счастливых моментов — суть человеческого жребия? Кому дано об этом задуматься? Кому из нас суждено дожить до седин и сказать: я видел многие сотни августовских ночей, но ночь на семнадцатое августа триста двадцать первого года была поистине прекрасной.

От питомника мы долго пробирались вдоль берега, потом — через университетские сады, где набрали полные карманы спелых и ароматных яблок на закуску, и уже тихо похрустывая яблочной плотью, со всеми предосторожностями перебрались через Клячку по Банному мосту — за теплицы. И поскорее снова забрали к озеру, подальше от деревни преподов, откуда слышался ленивый лай Бублика — любимого пса завхоза, и где мы по-настоящему оказывались уязвимыми перед любым случайным взглядом чановских холуев.

Эмиль и Эрик несли обернутую в чехол «арфу». Они шли в ногу, а тяжелая конструкция покачивалась между ними на двух, продетых через плечи, толстых ремнях.

Немногие знали о том, что содержимое самодельного футляра могло подвести близнецов под отчисление, трибунал и даже Арочку.

Несведущие удивленно переглядывались — это как же надо любить музыку, чтобы брать с собой на загородную прогулку арфу. Лютни хватило бы куда с добром!

Новые приятели Эрика, двое-одинаковых-с-лица лобастых роанца, почтительно несли бочонок со свежим грогом. Несли по очереди, в довольно неудобной наплечной петле. Через каждые десять-двенадцать шагов они менялись: один передавал бочонок другому с подобием шутовского поклона, и тот отвечал на поклон, выгибая ладони, сгибаясь в талии, и приподнимая одну из ног в подобие экзотического танца южных островов, и только потом принимал ношу. Еще через десять-двадцать шагов церемония повторялась в обратном порядке. Так они развлекались и развлекали девиц, пока Тигиль раздраженно их не одернул.

Остальные шли почти что налегке, с одними только заплечными мешками, в коих у каждого лежали личные вещи — чаша, теплый плащ, припасенная с обеда снедь.

Свою лютню Эрик доверил Риру. Тот нес инструмент так, как привык носить свой, не повесив на лямку, а небрежно возложив на плечо. Другой рукой он с такой же горделивой грацией профессионального конюха вел немного отряшенную Ванду.

Дина Маневич шла с Тигилем под руку, явно подражая Дрошу и Ами. Но, если Дрош и Ами давно подстроились друг под друга, и смотрелись как двуединое существо, то одиночка Тигиль Талески, привыкший гулять по ночным тропам вольным шагом, потел и с трудом не сбивался с ноги.

Подружки Тиана и Мэррит в глухих плащах с капюшонами были похожи на крестных фей из сказки про девочку-замарашку. Такие же разные — тоненькая и пухленькая, такие же смешливые и без конца болтающие о чем-то вполголоса.

Следом за Тианой и Мэррит шли серьезные Пауль и Алиша, глазастый Герт и его очень юная светловолосая Нора, влюбленный Левон и его неприступная Дамина. И, кто бы мог подумать — сама Лора Шафран, ангел и конвоир Эрика Травинского.

Были и другие, те, кого позабыли позвать, но кто не позабыл прийти.

Позади процессии, с ироничной полуулыбкой шагал Комарович. Он нес на плечах два продолговатых кувшинчика с самогоном, а его темно-синяя шляпа-цилиндр скрывала туго набитый мешочек морриганского табаку. Василь Комарович знал толк в посиделках.

Через неприметный лаз в северной стене, кем-то из нас все же заранее примеченный, мы выбрались в дикий густой ельник, будто нарочно предоставленный самому себе на многие годы, чтобы такие, как мы, как можно реже вылезали наружу.

По ельнику продвигались почти наощупь.

Щелкали сухие ветки, шуршала одежда, слышалось взволнованное дыхание, чавканье и сдавленные смешки.

Лес сначала заполз на холм, а потом нырнул в большой овраг, где поредел и незаметно для нас и сам для себя перешел в душистую коноплю в человеческий рост. Вскоре трава целиком вытеснила ель и заполнила собой почти все пространство, превратившись в конопляное море.

Это море вывело нас к подножью другого, высокого холма, на вершине которого чернела каменная громада разрушенного замка.

Старый замок нас ждал. Любопытные студенты с удовольствием совершали сюда паломничества и раньше, во время свободы, когда можно было с легкостью пройти через северные ворота, облазать развалины вдоль и поперек, а потом со всеми гражданскими правами вернуться через ворота домой грязными и довольными.

Теперь мы явились тайно, подобрались к южному склону холма и стали взбираться по крутой тропе спрятанной между камнями.

Процессия рассыпалась, все быстро выбились из сил. Пауль хватался за бок, упирался ладонями в колени и шипел, что ему нужна передышка, Дрош останавливался у каждого свободного камня, делая вид, что обозревает окрестности сверху, да и навьюченные пары близнецов обливались потом.

Эрик ругался, Эмиль ворчал, братья-роанцы перестали паясничать и перешли на экономный расход сил.

Девочки отстали.

Восхождение потребовала один общий привал, чтобы дождаться всех потерявшихся. И последний рывок перед вершиной уже проходил в полной тишине.

Зато, когда мы наконец-то вползли в полуразваленный бастион замка, Эрик сгрузил на землю «арфу», едва слышно прошептал: «Какое счастье», все облегченно побросали вещи, выдохнули и взором победителей оглядели с холма крыши и башни Туона, окрестные хутора, редкие тусклые огоньки дорожных фонарей, исчезающие в безбрежье юга.

— Главное, чтобы не дождь. — Эмиль протянул девушке флягу.

— Дождя не будет... — Итта приняла протянутую воду с благодарностью.

Жажда мучила всех. В поисках водички все сбрелись к разбитой чаши замкового фонтана, извлекая из заплечных мешков мехи и фляги. Сюда, в эти обломки, по-прежнему затекал откуда-то из недр холма ручей холодной вкусной воды. Прекрасный мраморный фонтан, у которого когда-то гуляли дамы теперь потрескался, почернел и порос мхом.

Холодная вода вернула нас к жизни, завязался разговор, братья-роанцы снова принялись кадрить смешливых подружек. Дрош заспорил с Левоном о том кто и когда подверг замок таким разрушениям...

— Не орите так! — громким шепотом велел расшумевшимся друзьям Тигиль. — Звуки отсюда летят что птицы. Какой-нибудь изнывающий от бессонницы стражник, и Чанову опять понадобятся наши задницы.

— Мы здесь и не останемся, — подтвердил Эрик, продевая шею в кожаный ремень арфы. — Спустимся к озеру. Там отличное место! Вы не пожалеете!

И мы снова подхватили вещи и двинулись вслед за Травинскими, огибая замок с востока.

Изрезанный временем камень и сорванная ветром крыша выросла у левого плеча до самого неба, и вот уже кто-то поежился, кто-то вздохнул, кто-то сказал: «Мда... такое вот...».

Замок точно бы говорил с нами. Скрипел деревянными балками, скрежетал камнями, дышал сырым тяжелым духом:

«Вот, вы, человечки, бросили свои постели ради шалости побега, жажды тайной мести капитану Чанову и желания повеселиться. Фух, фух... Разумный выбор, разумный... Играйте на арфе, на лютне, пойте и танцуйте, любите, страдаете. Спешите жить. Время вас ждать не станет...

Взгляните на меня.

Если уж у камня есть свой срок, то что уж говорить про вас, хрупкие человечки? Ваша жизнь ничем не значительнее жизни полевой мыши, что юркнула у вас под ногами, ничем не призрачнее одинокого облака, летящего над верхушками елей. Вы лишь падающая с неба звезда. Вон их сколько чиркает над вашими головами. А вы смотрите и загадываете желания. Сколько вас таких уже было, и сколько еще будет...

Спешите!»

И мы спешили — обогнули замок, вышли на заросшую травой парковою площадку и оглянулись на Графский Зуб, чтобы попрощаться. Свет выбравшейся на небосвод луны слегка подсвечивал темную каменную громаду сбоку.

— Разваливается совсем, зубик... — сказала Дамина.

— А там что? — подала голос скромная подружка Герта, которая впервые попала за пределы северной стены университета.

— Кладбище, — неохотно сообщил Герт.

Многие девочки поежились.

Огромное, заброшенное кладбище, многие десятилетия съедаемое деревьями располагалось на севере. Где это кладбище кончалось, и кто на нем отдыхал? Вряд ли было разумно интересоваться подобными вещами. Но беспокоить покойников мы и не собирались.

Набитая кем-то тропа выводила через пушистый лесок на восток. Этой дорогой мы и вышли на вершину откоса, переходящим в ослепительно белую скалу.

— Вот! — Эрик остановился, и они с Эмилем опустили арфу на землю. — Зацените!

Все встали, потрясенные тем, что увидели.

Звездное небо переливалось над головами точно купол огромного храма размером с мир. Силуэт елового леса справа, пять одинаковых холмов слева, и бархатная гладь Черного озера сразу под белой скалой.

— С ума сойти... — прошептала Дина Маневич. — Что это за место?

— Костанджи, — сказал один из наших умников, не то Эмиль, не то Дрош.

— Что «Костанджи»? — переспросил Тигиль.

— Так называлось Черное озеро раньше... когда Графский Зуб был целым замком. Лет пятьдесят назад...

«Костанджи...»

«Костанджи...»

Повторили многие.

— Что это за дурацкое слово? — отозвался кто-то.

— Что это за странная скала? — перебил другой.

Светлая, неестественно гладкая скала просто-таки сияла. Нет, не камень это был, не камень. Или же камень, но... такой камень, что прошел райские кузницы, стал гладким, но попав сюда к нам, слегка оцарапался, чуть-чуть потемнел, засыпался сухой травой, каменьем, пылью и грязью. Но если бы подмести нормально эту скалу и отполировать хотя бы мелом... Впрочем, и сейчас скала, отражая свет звезд, освещала весь этот шикарный пейзаж изнутри, давая хорошую видимость в уже кромешную августовскую ночь. В подробностях видно было все, а чернеющая к востоку озерная вода и подсвеченный луной Графский Зуб давали совершенно роскошный световой антифон, в котором густой ельник мрачно сливался в единый забор с высокими пиками на вершинах.

— Красиво... — слегка растерянно произнесла стоящая рядом с Эриком Лора Шафран.

— Я говорил, тебе понравится! — Эрик утер лоб рукавом. — А ты что скажешь, Эм?

— Впечатляет до мурашек, если честно.

— Вселенная перед нами, ага! — ответил Эрик брату, скользнул взглядом по зачарованному лицу Итты, улыбнулся Лоре и громко продекламировал:

Живите — во имя Жизни!!!

Ничто не сравнится с нею,

Все — только ее частицы:

Искусства, Люди, Миры ...

Стоящий позади Эрика Василь Комарович откашлялся и дальше они читали вдвоем:

Жизнь кочует по свету,

Меняя планеты, Пространства,

Ведь ищет она — Оазис,

Где сможет вовсю расцвести!

Третьим вступил Дрош, ворчливо и несколько саркастично:

Проходят годами Эпохи,

А места для Жизни всё нету.

Но те лишь станут Счастливы,

Что будут способствовать ей:

Научатся Жить ради Жизни!

Вставать ради Жизни и падать!

Любить, умирать ради Жизни

И ради неё...УБИВАТЬ..!

Последнее слово глухим эхом понеслось вниз по склону Белой скалы и утонуло в озере под дружные хлопки всех присутствующих.

— Это твои стихи? — с ужасом и восхищением спросила Эрика Лора.

— Нет, душа моя. Это Имир Фалерс. Слегка дополненный нашим дорогим Дрошем...

— Весьма удачно дополненный, — почтительно кивнул Эмиль. — Примерно так люди тогда и рассуждали...

— Мальчики, глядите, там бревна, там можно посидеть, — в один голос воскликнули Тиана и Мэррит, подхватили свои котомки и ступили на Белую скалу, легкомысленно топча туфельками удивительный камень.

И все мы, с присущим человеческому роду стадным чувством, тотчас вздрогнули, взяли вещи, бочки, котомки, музыкальные инструменты и тоже пошли-побежали по ровной, пружинящей под каблуками скале. Рассыпались по ней темными фигурами, и собрались внизу, почти у самого Черного озера, там, где веселые кумушки присмотрели удобные для посиделок бревна...

Лора Шафран не была уверена, что поступила правильно, согласившись участвовать в побеге. Что за блажь — ползать как дикие звери по пересеченной местности, да еще и нарушая комендантский час? Однако, ночная прогулка за пределы Туона была ей важна. Зачинщик этого со всех сторон опасного приключения пригласил Лору сам.

— Милая, — с трудом вытягивая к ней лицо наискосок, сказал он ей вчера утром, сразу, едва его заковали в колодки, и все студенты прибежали смотреть на это зрелище. — Здесь и сейчас, в присутствии самых дорогих мне людей (при этом Эрик бросил проникновенный взгляд на гвардейцев) я приглашаю тебя на свидание! Время и место сообщу позже! Ты согласна?

И, она, уже заплаканная от переживаний за него и от искренней на него злости ответила только:

— Я подумаю...

Хотя хотела ответить: «Дурак. Как ты можешь так поступать со своей жизнью?! А заодно и с моей! Зачем тебе все это?!»

Теперь она понимала зачем. Она задержалась на склоне, глядя, как вся компания весело сбегает вниз по скале, и с ужасом осознала, что именно вот за это... именно за это рискованное... безумное... бесперспективное и бессмысленное... за это все он ей и нужен. За то, что только он может принести в ее правильную честную жизнь нечто из ряда вон выходящее, волнующее и... прекрасное.

У подножия скалы, где валялись старые бревна, была удобно спрятанная от докучливого мира небольшая площадка, где можно было разложить костер и посидеть на бревнах, камнях и даже на краю белой скалы. Места хватило всем.

Около берегового орешника быстро насобирали охапку хвороста, и костер мгновенно расцвел. С озера задувал легкий ветерок, унося дым над руслом в сторону кладбища, прочь от города. Подумалось вдруг, что покойникам может быть приятен дым со стороны озера...

— А я о чем тебе толкую? — Эрик уже о чем-то горячо спорил с братом. — Черт знает что за материал. Не гранит, не песчаник, не ракушечник. Это как... бетон, но... обычный сухой бетон можно раскрошить. А этот не крошится. Значит, не камень. Ясное дело, не камень. Белый, ровный.

— Но мягкий... — вставил Эмиль, щупая скалу под своей пятой точкой.

— Именно, мягкий. — Эрик для убедительности постучал по скале каблуком ботинка. — Как будто пена. Но прочная пена. Как будто засохла или застыла. Дивное диво, одним словом! Ты еще сюда глянь! Тоже загадочка!

Эрик поднялся и, подтягивая на ходу штаны, шагнул по плавному скосу скалы, прямо к влитой в нее цепи. Эмиль привстал и последовал за братом.

— Цепь наша, — выдал он свой вердикт, даже не прикоснувшись к находке. — Обычная ковка. Конец с якорем просунули вот сюда, залили прореху обычным яичным бетоном с камнями.

— Кого тогда они на ней держали? Кьяка? — недоверчиво скривился Эрик. — Да брось!

— Полагаю, человека. Кьяк бы эту пломбу вырвал. — Эмиль указал на углубление, откуда виднелись несколько ржавых звеньев.

Подошел Тигиль и, присев на корточки, внимательно осмотрел цепь.

— Думаешь, древние тут людей на цепи держали? — спросил он друга.

— Не древние, — покачал головой Эмиль. — Наши. При Улиссусе, наверное. Или даже раньше. Кто там у нас перед Улиссусом...

— Альбедо Второй, — бесстрастно, как арифмометр, произнес Тигиль. — Хотя он всего три года, болезненный был. Перед ним Князь-Кесарь Лао Дзю — тот почти двадцать лет банковал.

Вокруг ржавой цепи уже собралась компания.

— Лао Дзю — вот это имечко, — хохотнул Рир. — С таким именем только девок дрессировать.

— А ты опытный малый, — ухмыльнулся Василь Комарович.

— Он Ключник, — пояснил Тигиль. — Ключник женских сердец.

— Дзю — это целая эпоха, — отстраненно, словно вспоминая какую-то книгу, проговорил Эмиль.

— Ага, — закивал Эрик, мгновенно уловив о какой книге брат сейчас думает. — Песни о себе писал. Отбитый был парень... Вполне мог и каземат тут устроить. Стены подходящие. Чего, думает, добру пропадать. Древним уже без надобности.

— А бросил тогда добро почему? — Тигиль продолжал ощупывать толстую, на стыках покрытую ржавчиной цепь. Песня о великом Дзю, услышанная им в виде устного предания, но так его впечатлившая, была слово с слово записана им в потайную тетрадь.

— Вот этого не понимаю... — признался Эмиль. — Может, это уже после него. Но кто... и главное... Как разломал этот материал, я, если честно, теряюсь... Чем такое можно пробить? Ни стрелой, ни копьем точно нет. Тараном разве... но как это таранить и с какого угла... Это вот, где мы стояли, когда пришли, вообще похоже что... что это потолок. В смысле, крыша всего заведение. Потому так ровно. И если это крыша, то... на какую высоту надо было поднять таран? Не говоря уже о том, что без нормальной опоры таран не сильнее стрелы... Любой физик это знает.

Дрош, все порывающийся что-то сказать, заметив интерес Тигиля к разговору, сдержался.

— Да явно чем-то древним долбанули, — предположил Эрик, носком башмака ковыряя место, куда была вбита цепь. — Сдалось кому-то колупать такое нашими палками-копалками?

— У Дзю могли быть какие-то древние игрушки, — сказал Тигиль и слегка смутился. — Некоторые... источники, гм.... в некоторых книгах... об этом можно прочитать...

— Ну-ну! И в каких же? — не выдержал Дрош.

— В некоторых... — Тигиль смутился.

Он не вполне владел вопросом. Хотя и был в некотором смысле фанатом предметной литературы. Просто не систематизировал свои знания и тем более не разбирался в источниках. Несколько номеров альманаха «Ну когда же?», хорошо спрятанные в ящике с нижнем бельем, по обыкновению помечали своих авторов как «Некто Б.», «Дедушка в башне», «Полночный проводник», «Грегорианский ветеран», «Свой среди чужих», а то и какой-нибудь «Васнецов-Полукольцов». Эти интересные авторы иногда мимоходом ссылались на какие-то смутно знакомые Тигилю по учебе большие имена. Но запоминать их, находить их сочинения в библиотеке и входить в курс дела по-настоящему Тигилю не хватало усидчивости. Поэтому он с надеждой посмотрел на Эмиля Травинского, но тот молчал, продолжая думать.

— Возможно, в некоторых из тех, что печатает твой батюшка в своей замечательной типографии, — ехидно вмешался Эрик, радуясь возможности превратить около предметный разговор в прямо политический.

Дрош закатил глаза:

— О, прошу, ради Солнца пресвятого, только не про батюшку...

— Типография? Батюшка? У тебя? — оживился Василь Комарович. — А что не так с твоим типографическим батюшкой?

Сквозь дружный смех всех присутствующих Дрош, покраснев, ответил:

— Да в общем-то... гм... спасибо, батюшка вполне здоров... Иногда его многовато бывает, но...

— То есть у тебя отец держит типографию? — настойчиво перебил Василь.

— Да, — скромно и даже застенчиво проговорил Дрош, теряясь от фокуса общего внимания. — Одной владеет, а еще в нескольких имеет доли. А.... к чему, собственно, вопрос...

— Хо-хо-хо-хо-хо! — карнавально рассмеялся Комарович. — Вот это новости! Типографический магнат! Это же.... Это же... великие дела можно делать, — добавил он шепотом.

Дрош замялся, не зная что сказать.

— Серьезно! Сейчас типографы — это самый серьезный народ, — объяснил Василь, сев, очевидно, на любимого конька. — Литературы в стране мало, почти половина так или иначе запрещена. Однажды запреты отменят, и это будет настоящий бум книгопечатания. Типографы озолотятся.

— Да он и сейчас не бедствует, — сказал Дрош с каким-то сложным выражением на лице. — Папенька... в отличном здравии.

Василь Комарович, будто воспряв от этой новости, нетерпеливо вскрыл бутылку самогона и принялся наполнять мгновенно протянутые кружки и бокалы.

— Ну что ж, прекрасно! — он поднял свой зеленый кубок. — Давайте же выпьем за нашего дорогого Левича-младшего и его не менее дорогого отца Левича-старшего, чтоб он был здоров...

Лицо Дроша стало совсем кислым. Он, было, подумал отказаться пить за здоровье отца, но вовремя сообразил, что никаких причин тому нет. Отец... он и должен быть таков. Собственно, в дихотомии «воля отца-воля сына» столько же значимости, сколько в корневой дихотомии «природа-человек» или в общественной «диктатура-общество». И вечная суть ее в том, что если ты хотя бы в малой мере не бунтуешь против воли своего отца, возникает резонный вопрос — сын ты своего отца или неведомый приблудок? И даже наследство тут вообще ни при чем. Просто таков закон мироздания...

Дрош тяжело вздохнул и выпил за папашу до дна.

— Вот и славно! — Комарович допил и, усевшись на бревно, снял шляпу.

Все с удивлением обнаружили, что его модный цилиндр хранит большую, обгорелую трубку и увесистый мешок табаку. Дрош и еще пара парней уселись ближе к костру и тоже зажгли трубки.

Эмиль потянулся в карман за своей, подсел к Комаровичу за табаком и получил полную чашку с верхом. Он уже чиркнул кресалом, как встретился взглядом с Иттой, и, заметив, что она многозначительно приподняла брови, замер с поднятой рукой.

— Да что б меня! — у Эрика тоже глаза на лоб полезли. — Какие трубы курят наши ветераны! Где оторвал?

— Не оторвал... — Эмиль упрямо поджал губы, снова чиркнул кресалом, как следует раскурился и только потом добавил: — Это трубка Каспера... Того стрелка... которому не повезло...

— Аааа... — понимающе протянул Эрик, взял из рук брата трубку, тоже затянулся и повертел в руке. — Ну, это конечно...

Трубка и впрямь была хороша — с основательным, под крепкую мужскую руку чубуком из вереска и длинным мундштуком зеленого стекла.

— Мы ее выкурили перед боем на двоих, — Эмиль забрал трубку, снова затянулся, выпустил облако дыма и кашлянул. — Я взял на память. Там еще был кисет с табаком, но табак я отдал капралу... — он на секунду задумался... — Каленскому...

Внимание многих сразу собралось вокруг Эмиля — он единственный из нас умудрился побывать в настоящем бою, и все хотели послушать подробности. Но лишнего Эмиль говорить не хотел, тем более всем. Он стушевался и, сверля взглядом свои ботинки, скупо произнес:

— Каспер слыл лучшим стрелком среди чучан. Он убил много врагов и умер героем.

— А ты что же? Тоже там был? — удивленно и как-то даже осторожно спросил Василь.

— Был. — Эмиль поднял голову и с вызовом посмотрел в глаза Комаровичу. — Но он мертв, а я сижу тут и курю его трубку. Цел и даже счастлив...

Всем стало не по себе.

— Ну... — Василь смутился и разумно потянулся к кувшину с самогоном. — Так что же с того? У судьбы там свои доводы, ее не поймешь. Ты это, не думай всякие глупости. Давай кружку.

— Выдохни, Эм, нормально все... — Эрик чуть хлопнул брата по плечу. — Выпей!

Поняв, что дал волю чувствам, Эмиль покраснел, отцепил с пояса примятую жестяную кружку и протянул Комаровичу, чтобы тот наполнил ее до краев.

— Ты просто везунчик, приятель! — Комарович тоже похлопал по спине Эмиля. — Вот за это и пей!

Живительная влага согрела. Выпив половину кружки, Эмиль сунул вторую половину брату.

— Идем... Пока мы еще не пьяные и помним, зачем сюда пришли. Дело само себя не сделает.

— Это верно.... — Эрик залпом допил самогон. — Но нам нужен факел.

— И не один.

Продолжение следует...

Автор: Итта Элиман

Источник: https://litclubbs.ru/articles/58888-belaja-gildija-2-chast-9.html

Содержание:

Книга 2. Новый порядок капитана Чанова

Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!

Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.

Читайте также: