1751 год приводит‏ шестнадцатилетнего Шлёцера под своды университета‏ в Виттенберге.‏ Он‏ определяется на богословский факультет, так как родня прочит‏ ему духовную‏ карьеру,‏ но после‏ защиты тремя годами спустя диссертации‏ De vita‏ Dei‏ («О‏ жизни Бога»)‏ теряет всякий интерес‏ к богословию‏ и‏ церковной жизни.‏ Им овладевает жажда научных знаний‏ — о‏ религии,‏ истории,‏ географии, филологии, обществе, народах.‏ Чутьё подсказывает‏ ему, что‏ за‏ последним‏ словом науки следует‏ обращаться в Гёттингенский‏ университет, и‏ Шлёцер‏ переводится туда.

Гёттинген‏ расположился посреди‏ живописной долины, окаймлённой зелёными отрогами‏ Гарца,‏ в‏ окружении шести‏ десятков сёл‏ и местечек.‏ Воды‏ местной реки‏ Лайне, как считалось, оказывали оздоравливающее‏ действие при‏ «каменной‏ болезни» (отложениях камней в желчном пузыре).

Небольшой город (полмили‏ в окружности)‏ утопает‏ в садах.‏ Широкие улицы выстланы камнем и‏ обведены по‏ краям‏ тротуарами.‏ Домовладельцы тщательно‏ следят за внешним‏ видом зданий,‏ опрятностью‏ и чистотой‏ помещений, поскольку большинство жителей получают‏ доход от‏ сдачи‏ комнат‏ внаём десяткам профессоров и‏ сотням студентов,‏ среди которых‏ встречаются‏ весьма‏ знатные особы.

Основатель этого‏ учебного заведения, ганноверский‏ министр барон‏ Герлах‏ Адольф фон‏ Мюнхгаузен (1688—1770),‏ приходился двоюродным братом знаменитому барону-рассказчику.

Гёттингенский‏ университет*‏ всего на‏ год старше‏ своего новоиспечённого‏ студента,‏ однако слава‏ о нём уже гремит по‏ всей Германии.‏ Здесь‏ царит свобода преподавания, по английскому образцу, то есть‏ без богословской‏ цензуры,‏ что привлекает‏ в Гёттинген лучших профессоров. Иоганн‏ Лоренц читает‏ курс‏ прагматической‏ церковной истории,‏ Иоганн Матиас Геснер‏ — классическую‏ филологию.

Но подлинного‏ любимца студенческой‏ братии‏ зовут‏ Иоганн Давид Михаэлис.‏ Он — знаток‏ еврейских древностей,‏ библейской‏ экзегетики и‏ восточных языков,‏ автор первого научного комментария к‏ Ветхому‏ Завету.‏ Впоследствии его‏ признают основателем‏ новой школы‏ исторической‏ критики. Для‏ лучшего понимания смысла письменных памятников‏ он требует‏ их‏ всестороннего изучения. Его метод таков: следует тщательно перебрать‏ текст слово‏ за‏ словом подобно‏ тому, как хозяйка перебирает горку‏ горошин; уяснив‏ точный‏ смысл‏ каждого слова,‏ необходимо сравнить его‏ с похожими‏ словами‏ в родственных‏ языках, после чего изучить исторический‏ быт народа,‏ из‏ чьей‏ среды вышел памятник, и‏ сопоставить его‏ с обиходом‏ современного‏ Востока,‏ причём историко-критический анализ‏ текста необходимо подкрепить‏ данными медицины,‏ естественных‏ и других‏ наук.

При таком‏ подходе казалось, что древний памятник‏ оживает‏ и‏ начинает говорить‏ на своём‏ подлинном языке,‏ бросая‏ истинный свет‏ на исторические эпохи, доселе скрытые‏ за плотной‏ завесой‏ неизвестных или ложно понятых слов.

Михаэлис обаятелен и молод.‏ Ему тридцать‏ четыре‏ года —‏ как раз столько, чтобы между‏ ним и‏ юным‏ Шлёцером‏ ещё могла‏ возникнуть духовная привязанность.‏ С радостью‏ мастера,‏ обретшего настоящего‏ ученика, он занимается огранкой его‏ интеллекта и‏ указывает‏ цель,‏ с высоты которой жизнь‏ способна приобрести‏ очертания судьбы.‏ Встречу‏ с‏ Михаэлисом Шлёцер впоследствии‏ считал истинным счастьем,‏ нежданным подарком‏ провидения.

О‏ провидении он‏ мыслит отнюдь‏ не абстрактно. В Гёттингене его‏ захватывает‏ чувство‏ предуготованности к‏ великому свершению.‏ Под влиянием‏ Михаэлиса‏ юношеское увлечение‏ романтикой странствий преобразуется в замысел‏ большого путешествия‏ на‏ Ближний Восток, которое должно стать фундаментом для подлинно‏ научного изучения‏ Библии.‏ Шлёцер смотрит‏ на эту поездку как на‏ высшее служение‏ и‏ окончательно‏ отказывается от‏ церковной карьеры. «Прежде,‏ — пишет‏ он‏ матери о‏ своём решении, — действительно не‏ о чем‏ было‏ больше‏ думать; но потом я‏ сам заметил‏ в себе‏ божественное‏ призвание,‏ влекущее моё сердце‏ к предметам высшим.‏ Я принял‏ намерение‏ совершить далёкое‏ и дорогостоящее‏ путешествие, и в доказательство, что‏ это‏ намерение‏ есть действительно‏ божественное призвание,‏ Провидение указало‏ мне‏ пути, которые‏ пред глазами всех людей таинственны‏ и совершенно‏ неожиданны.‏ На таком-то пути я нахожусь теперь, и дело,‏ которым я‏ занимаюсь,‏ есть Божие‏ дело. Кто хочет мешать этому‏ делу намеренно,‏ из‏ своекорыстных‏ целей, тому‏ я буду противиться‏ во имя‏ Бога,‏ меня призывающего;‏ кто же будет мешать моему‏ делу по‏ неведению,‏ о‏ том я сожалею и‏ молю Всевышнего,‏ да отпустит‏ ему‏ грех‏ его».

Шлёцер понимает, что‏ для осуществления задуманного‏ нужна основательная‏ подготовка.‏ Прежде всего‏ он налегает‏ на арабский язык и всего‏ за‏ год‏ овладевает им‏ настолько, что‏ с успехом‏ заменяет‏ студентам Михаэлиса‏ во время его болезни.

Продолжение следует

***

Все статьи о Шлёцере помещены в альбоме "Мефистофель русской истории".

Адаптированный отрывок из моей книги "Сотворение мифа".

Полностью книгу можно прочитать по ссылке.