6 — 12 июля. В императорских апартаментах

6 июля 1917 года был лучшим днем в жизни Керенского. Утром его поезд прибыл в Петроград с фронта. Выйдя из вагона, он почувствовал себя самым могущественным человеком России.

Буквально накануне верные Временному правительству части подавили большевистское выступление, и теперь предстояло раздать всем сестрам по серьгам.

Собственное появление Керенский постарался обставить с максимальной помпой. Он приказал выставить войска на всем пути своего следования — от Московского вокзала до Дворцовой площади.

Присланный Керенским с фронта сводный отряд, бесспорно, сыграл определенную роль в разгроме мятежников. Но главная заслуга все же принадлежала командующему округом Петру Половцеву.

Поэтому прямо на перроне товарищ военный министр… устроил ему выволочку под явно надуманным предлогом, после чего с суровым лицом проследовал к поджидавшему автомобилю. Делиться лаврами «восстановителя порядка» Александр Федорович не собирался.

Встретившись с другими министрами, Керенский повел себя как хозяин положения.

По его предложению Временное правительство потребовало от представителей Советов не вмешиваться в дела армии. Подавленный недавними событиями министр-председатель князь Георгий Львов подал в отставку, уступив место своему более молодому коллеге.

Одновременно Керенский сохранил за собой портфель военного министра, хотя реально дела армии были вверены бывшему террористу и литератору Борису Савинкову.

Керенского, что называется, несло. Из Мариинского он переехал в Зимний дворец, заняв бывшие апартаменты императора Александра III.

Своими повадками Александр Федорович старательно копировал Наполеона, все больше утрачивая чувство реальности.

Даже неудачи на фронте не сразу заставили Керенского вернуться на землю. Напротив, начавшееся тогда же, 6 июля, вражеское наступление оказалось для него в политическом отношении даже полезным. Теперь никто не сомневался, что большевистский мятеж действительно был скоординирован с немцами.

Ленина и его соратников считали политическими трупами, а все военные неудачи можно было списать на их подрывную деятельность.

Однако через неделю даже Керенский осознал, что положение гораздо серьезнее…

6 — 8 июля. «Сплошной ужас, позор и срам...»

Удар немцев стал ответом на июньское наступление русских, которое поначалу развивалось весьма многообещающе.

Казалось, Австро-Венгрия доживает последние дни. И тогда, чтобы помочь своим незадачливым союзникам, германское командование начало перебрасывать войска из Франции и Италии.

В районе Злочева противник создал «кулак» под командованием генерала Винклера из одиннадцати немецких и одной австрийской дивизии.

Русские тоже перегруппировывали свои силы, хотя главная проблема заключалась в том, чтобы заставить войска сражаться. И когда вражеский «кулак» обрушился, они побежали…

Уже к вечеру 6 июля пробитая неприятелем в районе Тарнополя брешь достигла 20 километров, из-за чего сражение вошло в историю под именем Тарнопольского прорыва.

Оказавшийся на их пути 25-й стрелковый корпус потерял только пленными около 3 000 солдат и офицеров. Сами немцы признавали, что были ошеломлены таким успехом.

Правда, расположенная по соседству 6-я Cибирская дивизия отбила врага, и немцы впоследствии сибиряков не трогали, перенеся основной удар южнее.

На следующий день части 11-й армии русских начали самовольно оставлять передовую. 8 июля их примеру последовали другие соединения Юго-Западного фронта.

Командовать этой дезорганизованной массой Верховный главнокомандующий Алексей Брусилов назначил Лавра Корнилова.

Первый же его приказ в новой должности поражал своим трагическим пафосом: «На полях, которые нельзя назвать полями сражений, царят сплошной ужас, позор и срам, подобных коим русская армия не знала с самого начала своего существования».

И тем ярче на этом фоне смотрелись подвиги тех, кто еще помнил о долге и Родине.

7 июля. Бой над Тарнополем

7 июля. Бой над Тарнополем. Свидетельствует прапорщик Василий Янченко.

Донат Макиенок, Василий Янченко и Юрий Гильшер — выходцы из крестьянской, рабочей и дворянской среды — самим фактом своей дружбы опровергали тезис о естественном врожденном антагонизме, разделяющем представителей разных сословий.

Они вместе сражались в 7-м истребительном авиаотряде и, подобно своему недавно погибшему командиру Владимиру Орлову, считались асами. Каждый имел на своем счету не менее пяти сбитых вражеских самолетов. Покойному «учителю», к слову, было 22, Макиенку — 25, Янченко — 23, Гильшеру — 22 года…

7 июля на аэродроме в Тарнополе скопилось около 50 самолетов. Однако из-за начавшегося в пехотных частях хаоса не удавалось подвезти горючее. К тому же солдаты, обслуживавшие машины, занимались откровенным саботажем.

В результате, когда на подлете к Тарнополю показались 16 германских и австрийских самолетов — 8 истребителей и 8 бомбардировщиков, навстречу им смогли подняться только три русских аэроплана. Та самая бравая троица — Макиенок, Янченко, Гильшер.

Янченко в письме к отцу Гильшера следующим образом описывал эту неравную схватку.

«Мы приняли бой. Один из неприятельских самолетов был сбит вашим сыном. Атакуя второй, он подошел к нему снизу сзади. Под пулемет наблюдателя вражеского самолета.

Я был сверху и справа. Между мной и вашим сыном была дистанция около 50 метров. Немец был метрах в 70 спереди. Я видел, как противник открыл огонь, и пули с дымовой траекторией, ясно видимые мной, ложились вдоль корпуса самолета вашего сына.

Атакованный в это время сверху остальными аэропланами противника и взглянув вверх, я увидел над собой около 10 самолетов.

В это время мотор корнета Гильшера вырвался из рамы и вылетел вперед. Крылья его самолета сложились, и он камнем пошел вниз. Аппарат частью уже рассыпался в воздухе.

Получив несколько пулевых пробоин и не имея возможности драться, видя гибель вашего сына, которому, быть может, была еще нужна помощь, я тоже пошел вниз и сел у места падения Юрочки. Все было кончено…»

Все это время Макиенок продолжал бой и, выделывая невероятные пируэты, проскакивал между вражескими самолетами.

Неожиданно с аэродрома поднялись еще две русских машины. Кто в них сидел — неизвестно. Но одного их появления хватило, чтобы враг обратился в бегство.

Сбив одного русского и потеряв один свой самолет, обладая к тому же в этот момент пятикратным превосходством, немцы тем не менее испугались. Слишком уж иррациональным было все происходящее…

8 — 12 июля. Наука манипуляции

Количество людей, подобных Гильшеру, исчислялось тысячами. Но тех, кто бежал с поля сражения, было в десятки раз больше.

Что превращало их в трусов и дезертиров? Почему пропаганда ленинцев о том, что эта война является чуждой народным интересам, вызывала в их сердцах отклик? Ведь войны времен Петра I, Екатерины II или Александра I вряд ли несли простым людям очевидную пользу. Но солдаты шли на смерть, чувствуя, что делают это ради России.

Возможно, сыграли свою роль усталость от войны и крушение прежних идеалов. Однако ответ следует искать, скорее, в умении манипулирования массовой психологией — науке, которую большевики освоили чисто интуитивно…

Так или иначе, русская армия бежала, являя собой унизительное зрелище. Примеры героизма почти не действовали.

Так, когда солдаты 2-й Финляндской и 126-й пехотных дивизий отказались сражаться, офицеры — около 300 человек, взяв винтовки наперевес, пошли против 10 000 германцев. Ни один из этих трехсот героев не вернулся, а их подвиг, в отличие от подвига трехсот спартанцев, канул в Лету.

Талантливым русским генералам приходилось маневрировать немногими сохранившими боеспособность соединениями. И результаты это все-таки приносило.

Однако Тарнопольский прорыв продолжал расширяться и углубляться.

11-я армия уже не представляла собой серьезной боевой силы.

Германская группа Винклера занялась 7-й армией, косым ударом рассекая ее тыловые коммуникации. Австрийцы вели себя скромнее, осторожно следуя за русской 8-й армией.

Главнокомандующий германо-австрийскими силами на Восточном фронте принц Леопольд Баварский так и не понял, что удача сама плывет ему в руки, приказав подчиненным не зарываться дальше Тарнополя…

Тарнополь пал 12 июля. За шесть дней русские войска потеряли земли, которые год назад были захвачены в ходе Брусиловского прорыва. Теперь в нашем распоряжении не оставалось ни клочка вражеской территории. Зато неприятель оккупировал национальные окраины бывшей Российской империи — Польшу, Литву, южную часть Латвии.

13 июля. «Большевики — это черви...»

3 июля фронт посетили лидеры двух воюющих государств — Вильгельм II и Александр Керенский.

Кайзер чувствовал себя превосходно, сыпал остротами, вручал награды и покровительственно похлопывал австрийских военачальников.

Русский премьер, напротив, был мрачен. Во время совещания в Могилеве всю вину за неудачи он попытался возложить на своих подчиненных. И тут генералов прорвало.

Резче других высказался командующий Западным фронтом Антон Деникин:

— Я слышал о том, что большевизм разрушил армию. Я отрицаю это. Большевики — это черви, которые паразитируют на ранах армии. Армию разрушили другие. Те, кто провел военное законодательство, разрушительное для армии. Те, кто не понимает образа жизни и условий, в которых существует армия...

Сказано вполне ясно. Но Деникин решил уточнить насчет «червей».

— Военный министр однажды заметил, что может разогнать Верховное командование в течение 24 часов. Обращаясь к солдатам, военный министр сказал: «При царях вас гнали в бой кнутами и пулеметами. Ведите Россию к правде и свету под красным знаменем свободы, но дайте нам возможность вести наши войска под старыми знаменами, освященными победами, чьи ленты целовали тысячи воинов, давая клятву верности Отечеству». Это вы опустили наши славные знамена в грязь, и вы должны поднять их, если у вас есть совесть...

Последние две фразы звучали как ультиматум. Генералы, до того демонстративно избегавшие политических интриг, дали понять, что требуют восстановления в армии дисциплины.

Это не противоречило и планам самого Керенского. Но кто ее будет восстанавливать?

Требовались жесткие меры, вплоть до введения смертной казни. Для привыкшего работать языком Керенского превращение в «палача» было невозможно. Да генералы вовсе этого и не хотели.

Вместо талантливого, но мягкотелого и впавшего в уныние Брусилова в роли Верхового главнокомандующего они видели другого своего коллегу — Лавра Корнилова. А он на совещании в Могилеве подчеркнуто держался на заднем плане.

Впрочем, все друг друга поняли.

14 — 18 июля. Просветы в тучах

Пятеро суток Керенский пребывал в размышлениях. А ситуация на фронте продолжала меняться.

Взяв 16 июля Гусятин, немцы на другой день атаковали правый фланг 7-й русской армии и, неожиданно для себя, были отбиты с большими потерями.

Твердой рукой Корнилов перемещал свои дивизии, пытаясь, взять противника в клещи. Немцы не сунулись в столь очевидную ловушку и деликатно пропустили вперед единственную находившуюся на этом фронте турецкую дивизию.

Пылкие азиаты рвались к Каменец-Подольскому. Здесь в конце XVII века находился самый северный форпост Османской империи. У Каменца турки сначала одержали свою самую известную из побед над поляками, а затем потерпели поражение от войск короля Яна Собесского.

В 1917 году они мечтали о победе. Но в войнах с русскими Аллах редко проявлял милость к правоверным. Каменец турки так и не взяли.

Поняв, что противник выдыхается, Корнилов приказал войскам перейти в контрнаступление. Однако выполнять этот план пришлось уже новому главе Юго-Западного фронта генералу Деникину.

Сам Корнилов достиг высшей ступени в военной иерархии, получив 18 июля назначение на пост Верховного главнокомандующего.

16 июля. «Палачи» и «жертвы»

О том, как именно Корнилов собирался наводить порядок, можно судить по истории мятежной 46-й пехотной дивизии.

Четыре входивших в нее полка самовольно покинули передовую и, объявив своих офицеров заложниками, занялись грабежом прилегающих территорий.

Временному правительству они направили ультиматум с широким диапазоном требований — от увеличения довольствия до немедленного заключения мира.

«Революционеры» разоряли окрестности и перехватывали идущие к другим частям обозы с продовольствием. Именно последнее обстоятельство настроило против них тех бойцов, которые еще продолжали сидеть в окопах.

Для подавления бунта был создан карательный отряд под командованием полковника Топилина в составе трех казачьих полков и одной сводной артиллерийской батареи из шести орудий.

Казаки перекрыли все проходящие через район дороги. Теперь урок остроленцам должна была преподать артиллерия. Предполагалось, что после показательной порки три остальных полка сами сложат оружие.

В 5 часов утра батарея под командованием поручика Эраста Гиацинтова заняла позицию перед рощей. Неподалеку расположились казаки.

Поручик Эраст Гиацинтов так описывал свои ощущения:

«Подавая команды, я наблюдал за солдатами. Они работали, как на учении, только лица у всех крайне напряженные.

Наводчик зажмурил глаза и дернул за шнур. В один миг вся роща ожила. Суматоха поднялась невероятная. Кто хватался за винтовку, кто просто под влиянием панического ужаса метался от одного дерева к другому без всякого толку. После первых выстрелов я уже не сомневался, что батарея будет стрелять до тех пор, пока я этого захочу.

Из рощи начали доноситься ружейные выстрелы. Над нами засвистели пули. Я усилил огонь, начав стрелять беглым. Огонь моментально стих.

Из рощи стали выбегать отдельные группы. Но так как они были с винтовками, их загонял обратно пулеметный огонь спешенной кавалерии.

Номера у орудий до того увлеклись стрельбой, что совершенно позабыли, по кому они стреляют. В человеческих фигурах, бегающих между деревьями, они видели только мишень для стрельбы...»

Минут через пять батарея замолкла. Полковник Топилин дал бунтовщикам 10 минут на размышление. Остроленцы устроили митинги.

Разумеется, в указанное время они не уложились, и когда 10 минут истекли, стоявший с секундомером Топилин приказал возобновить обстрел рощи.

Митингующие разбежались и спрятались за деревьями. Затем стали бросать оружие и выходить с поднятыми руками.

Гиацинтов немедленно скомандовал «стой» своим артиллеристам. Вскочив на коней, казаки окружили пехотинцев и согнали их в колонну.

Другим трем мятежным полкам направили требование выйти из деревень и выстроиться на околицах без оружия. Урок подействовал, и в течение ближайшего часа ультиматум был выполнен.

Количество погибших бунтовщиков перевалило за полторы сотни...

Спустя некоторое время на поле боя появился армейский комиссар Николаев. Он даже не взглянул в сторону карателей (стоит ли разговаривать с «палачами»?) и стал совестить мятежников. Николаев объявил, что в ближайшее время 46-я дивизия получит «возможность искупить свою вину кровью».

Решение было, мягко говоря, странным, поскольку мятежные соединения, как правило, расформировывали...

На следующий день начался суд над мятежниками. Были вынесены два десятка смертных приговоров. Однако реально казнили лишь пятерых зачинщиков.

Тем не менее история с 46-й дивизией произвела на войска Юго-Западного фронта сильное впечатление. Теперь приказ идти в бой зачастую выполнялся и без предварительного обсуждения на митинге. Что, конечно же, было явным прогрессом.

Корниловское проклятие

Став Верховным главнокомандующим, Корнилов первым делом проклял предателей и дезертиров.

Свой эмоциональный выпад он подтвердил конкретными требованиями к Временному правительству: восстановление смертной казни для военнослужащих, чистка офицерского корпуса, закрепление за командованием права присваивать звания и производить кадровые перемещения без согласования с солдатскими советами, интеграция комиссаров в офицерский корпус, запрет на фронте митингов, азартных игр и большевистской литературы.

Временное правительство молчало, но своим бездействием давало Корнилову карт-бланш на реализацию этих мер явочным порядком. Результаты не замедлили сказаться.

19 июля к северу от Гусятина три корпуса 7-й армии Селивачева опрокинули два корпуса противника, сбросив их в Збруч.

Правда, южнее неприятель овладел Черновцами, однако зарвавшиеся австрийцы были остановлены у Должка перевоспитавшимися частями 41-й дивизии.

Бой этот завершил всю трагическую эпопею Тарнопольского прорыва и предшествующего ему наступления Керенского.

События на фронте в очередной раз изменили расстановку политических сил в тылу.

Корнилов не совершил чуда, но сумел стабилизировать фронт и подтянуть армию. Вокруг него начали собираться все, кто мечтал о восстановлении в стране порядка.

Это вызвало серьезную озабоченность Керенского. Он прикидывал, на кого делать ставку. Либо идти с левыми по пути углубления «демократических завоеваний», либо протянуть руку правым и заняться наведением в стране порядка.

От этого выбора зависела дальнейшая судьба русской революции.

Дмитрий Митюрин, историк, журналист Санкт-Петербург

«Секретные материалы 20 века» №16(220)